Максим Жбанков. КУЛЬТ-ТУРЫ.
http://naviny.by/rubrics/opinion/2010/07/01/ic_articles_410_168424/
Нервный певец красной революции когда-то писал: «Я знаю силу слов, я знаю слов набат…» И я ему верил. Лет примерно до семнадцати. А потом вера кончилась. Поскольку слов вокруг оказалось слишком много. Выпендрежных и суетливых. Одни — вербовщики, зазывающие то под образа, то на баррикады. Другие — бумажные пижоны, тратящие вербальный ресурс на эффектную рисовку в локальных ландшафтах. Третьи — честная фасонистая пьянь. Шершавый словарь. Неважная замена алкоголю. И все это — полный ноль в сравнении с утренней прогулкой под дождем. Начинаешь с книжек. После приходит пластика. Наш лучший артист чудесит молча. Минский мастер шизо-хореографии. Иноземцев-сан.
Меньше всего хочется юбилеить и заливаться хвалебной песнью в честь недавнего Славиного полтинника. В конце концов, дело не в круглых датах. Хронология всегда врет и ничего не объясняет. Куда интересней понять: как делается и откуда прорастает арт в наших болотистых краях? Что значит быть отдельным в полях публичных истерик власти и опоздавшего авангарда? Как возможен неформатный лист в бесконечном комиксе про самый тихий в Европе народ? Тут важно рискнуть втиснуть в набор фраз то, что по определению не поддается интервенции синтаксиса — опыт ежедневного движения артиста в инерционной среде. Иноземцев важен не тем, что он безупречен. С ним интересно спотыкаться вместе.
Cлавин проект InZhest — культурный взрыв разнонаправленного действия. Западные соседи смотрят его как грамотно устроенное зрелище европейского класса: парадоксальную клоунаду с закосами под японский театр и родной абсурдизм, пластическое шоу с элементами акробатики, разумной дозой соцарта и почти феллиниевским лиризмом. Крепкий экшн, уверенная режиссура, хорошая школа. Корпоративные заказчики его не смотрят в принципе: тут важен (и проплачен) не авторский риск и не красота лицедейской шизы, а техничность присутствия. Способность появиться на горящих ходулях точно между закусками и горячим. И не упасть на гостей с мокрого помоста.
Однако есть и другие, совсем не так очевидные аспекты автономного плавания подводной лодки «Ударник труда Иноземцев». В расчерченном на зоны влияния аморфном пространстве отечественной культуры, в стране Нет-И-Не Будет, где про перемены всерьез говорит либо дурак, либо романтик, а нервные школьные училки способны рулить кинопрокатом и закрывать театры — в этой никак не расположенной к экспериментам зоне Слава Иноземцев упорно продолжает свои опыты по изучению человечества. Он один из немногих реальных поэтов ментального вторсырья. Монтажник бытового хлама наших сердец. Пионерский галстук? Сгодится! Драное меховое пальтишко? Славно! Дюжина Дедов Морозов? Пойдет! Пачка бенгальских огней и бензопила? Отлично! Экскаватор? Ага, мы в его ковше и приедем. Броненосец «Потемкин»? Спасибо, вон там в уголок поставьте.
Глупо считать это синдромом старьевщика. Иноземцев работает по Брехту и Шкловскому, «остранняя» родные банальности. Создавая разрывы между обычным предназначением вещей, человеков и лозунгов — и их заново изобретенной арт-миссией. Покрасьте музыканта Пукста белым — и получите изящно грассирующего на ненашем Пьеро. Вбейте в раздолбанный приемник ВЭФ битловского «Сержанта Пеппера» пополам с советским бла-бла-бла — и вот вам этюд о конфликте культур. Ничего более трогательного, чем танец Славы с потрепанной юной лисичкой я на отечественной сцене не видел. А всего-то делов — два артиста и немного искусственного меха.
Наряду с обыкновенным чудом искусства, с нами в компании InZhest’a происходят крайне любопытные вещи. Слава сотоварищи шаманят на сцене, заговаривая своей сдвинутой пластикой привычный порядок вещей. Они парадоксально подвижны в административно упорядоченном пространстве. И между делом превращают отлаженные схемы смыслов в рассыпанную мозаику. А кажущийся единственно возможным порядок — в модель для авторской сборки. У Иноземцева есть две вечных новости: 1) ты и контекст — не одно и то же, 2) культура есть территория твоей игры. Ты сам себе демиург. Сам себе артист. И не верь звукам сверху: они фальшивят.
Чем извечно берут публику лицедеи, скоморохи и прочие перемещенные лица? Тем, что сдвигают смыслы и меняют маски. Обнажая джаз жизни. Искушая импровизацией. Сметая мусор слов. Переводя концепты в движения. Клоуны всегда падают вверх. Потому что знают условность вершин и провалов.
И если даже ты никогда не заберешься на ходули, не выкрасишься напоказ серебряной краской и не пролетишь над залом на длинном канате в старушечьей юбке — все равно с тобой уже случился Иноземцев. Даже если пока этого тебе не заметно
